МОЛИТВЫ
1976-1986 годы

1

Брось, Господи, огонь на сырые дрова, –
на гнилые, корявые, сучковатые, – брось, –
пусть пятится, шипя от бессилья, вода, –
как змея, поспешно отползает прочь.

Твой, Господи, огонь сквозь клубящийся пар,
сквозь тяжелый ватный дым просверкает вдруг, –
вмиг жертву раздерет пожирающий жар,
и из сердца, треща, закапает тук.

Пусть пламя стройное, напрягаясь, гудит
и, меня захватывая в мощном столбе,
всю плоть мою тяжелую по святому пути
возгоняет в свет и возносит к Тебе!

………………

Я связанный лежу на сырых дровах
(и дрова сам сложил, и себя сам связал).
Дождь скучно, как слепой, копошится в ветвях,
смутно ночь подшептывает моим слезам.

декабрь 1982


2 («европейская»)

Вот я, Господи, тут в уголке.
А позови – пойду налегке:
улицей, полем, лугом, мостом. –
Сяду на горке, мигая костром.
Все прихожане, внимая псалмам,
душу утешат, а после – в шалман.
Глянут – и я тут как тут в уголке…

Хлеб у меня и лук в узелке.
Лугом, тропинкой, оврагом, горой,
в полдень укроюсь в чаще сырой.
Носится лай по окрестным холмам,
вторя воскресным колоколам.
Это пастух, напевая псалом,
вышел на поиск с веселым псом. –
Пес подбежит, виляя хвостом…

– Тише, братишка, я здесь, в уголке.
Пояс пеньковый и посох в руке.
Прочь побреду, оправданья шепча.
Рядом веревочка ручья –
с горки под горку, виляя, бегом.
Омут чернеет под старым пеньком,
кружится тихо вода в уголке.
– Здесь я, Господи. – Крест в кулаке.
Пояс, и посох, и хлеб, и лучок
с пеньем псалма побросал в ручеек.

Это – журчанье или Твой зов?
Или на хуторе тявканье псов?
Или креста железного гнет? –
длинную шею веревочка трет.
Здесь я, иду, – совсем налегке –

вот и следы мои в мокром песке.

июль 1983


3

Вот и справил я праздник среди московских развалин. –
Рыба, хлеб и вино на кухонном столе в полночь.
Праздник чужой. Но, Господи, благослови сих малых,
кто по углам в одиночестве тоже вкушает скромно.

Видел ли он фейерверк из окна притихшей больницы,
или на улице с руганью пьяной гурьбой осмеян, –
но его трапеза, сказано, «как вечный полдень, длится»
в полночь под тусклой лампочкой, и пусть он будет спокоен.

Пуст стол – только стакан и салфетка.
Только развал близких, сбиравшихся в круг привычный.
Вместо круга пунктир: больничный, тюремный, редкий,
и я с заботой один, как дальний приезжий.

Плачут во сне, по углам, храня на меня обиды,
вздрагивают… но успокаиваются, и Ты, Господи, с ними –
всех рассадил на траве, – и хлебы и рыбы
двинулись по рядам, преломляясь и полня корзины.

ноябрь 1983


4 («молитва шестого часа»)

Когда лютик отцвел и идет сенокос,
и темнеет лазурь ассирийских стрекоз
в мертвой точке высокого дня, –
Ты спаси и помилуй меня. –

Потому что, силен слепотою небес,
в этот час оживает полуденный бес, –
он случайные души хватает
и ест сердцевину
до самого дна
в мертвой точке высокого дня, –

в час тот самый, когда Вознесенный на Крест
изнемог и в предсмертное впал забытье
и невольно прервал попеченье Свое
о людских самовольных делах, –

в мертвой точке высокого зла,
под ребро смертоносное жало приняв,
сохрани и помилуй меня.

июнь 1976


5

Готово сердце мое, Боже, готово!
Ходил я взад-вперед при разной погоде.
Свивался снег и развивался в потоки...

Готово сердце мое, Боже, — как странно!
Ограды мокли и ползли тротуары,
туманы падали на крыши и травы.

Готово сердце мое, Боже, как случай
к подушке утром наклоняется ближе,
висит природы бесполезная утварь, —

готово сердце, — наклоняется ближе,
невидимый, — а сам внимательно смотрит,
в мой сон роняя непонятные блики.

Готово сердце осязать его облик. —

Бродил свободный я при разных и многих
царях — и не запоминал их ужимки,
меняя с легкостью одежду и обувь...

Готово, — без конца сквозь стены и крыши
летят бессвязные, как листья, снежинки. —
Опять прошел, — но с каждым разом все ближе...
Вот-вот, готов, и обернешься Ты, Боже.

сентябрь 1986


______________________________
Объединено в единый цикл в 1990 году.

«Как вечный полдень, длится» – цитата из Мандельштама

«Темнеет лазурь ассирийских стрекоз» – парафраз из Мандельштама.