|
|
|
«И стекает вдоль по крыше / Голубое молоко» – заоконный пейзаж сопоставлен с состоянием роженицы. Это подтверждается и устройством последнего предотъездного в Израиль стихотворения 71 года «Утро»:
Клубится утро – разлетаются бледные совы Бестелесное солнце поднимается в чреве высоком Бестелесное бремя волнует лоб идиота – Позвоночного мальчика с выпуклой маминой бровью – И на мокрых губах бесконечно дремлет зевота Птицы пьют позолоту в прохладном пространстве востока Брачной росой покрыты платки подушки травы – О прекрасные короткие ножки низкие бёдра Раскрывающиеся как школьные тетради – Совершенные создания всемогущего Господа Бога (20-21 июня 1971, Москва, Текстильщики) 2 В письме 2 июля 63 года Вс. Некрасов пишет М. Гробману: «Гробман! Привет, братец. Читал твои стихи. Экий ты мудрый какой стал, братец, нутряной-земляной этакий (песчаный, небось) кондовый, ядрит твою опять же в молоко, про которое ты пишешь. К земле близкий, как ну прям Н. Заболоцкий или Лев Толстой».3 «Кондовый» в контексте письма – не «старый», как в «Двенадцати», а «плотный» (в своём первом значении). В устных оценках Некрасов не раз использовал слово «плотный» в самом положительном смысле, говоря о стихах, и много лет спустя после этой переписки. В недавней нашей беседе об авторитетах в поэзии для него в то время М. Гробман назвал два имени: Пастернак и Заболоцкий. «Молоко» стихотворение, действительно, «заболоцкое» не внешне-формально, а по его натурфилософской сути: мир – единый организм природы, где единица (живой атом) равна целому. В «Молоке» и «Прозрачных окнах» - это «чрево», рождающее человека, «позвоночного мальчика с выпуклой маминой бровью». Да и какой ещё образ так напрямую связывает нас с этим «нутряным» природным единством? Он и впрямь – природа, при родах то есть. Говоря о связях в среде неофициального искусства с Заболоцким, интересным кажется, что связь эта была и обратной: последнее стихотворение «Городок» («Целый день стирает прачка / муж пошёл за водкой») – не случайное попадание в окраинную поэтику лианозовцев, но результат знакомства Заболоцкого с «ходившим тогда в литературной среде», по словам Алигер, стихотворением «неизвестного поэта» «Мы все отчасти проститутки»4. О том, что его автор - Игорь Холин, ни она, ни Заболоцкий, судя по её свидетельству, ничего не знали, что только подтверждает фольклорную составляющую его «барачных» стихов. «Городок» был сознательным собственным шагом Заболоцкого в том же направлении5, и говорит о приятии им лианозовской поэтики. В начале 60-х Гробман хорошо знал лианозовскую поэзию, но воспринимал её больше формально, что видно, например, по его стихотворению «Осы», написанном там же, в Таджикистане в 63 году:
Пролетают осы – самолётики, Крыльями трепещут надо мной – Осы – золотые самолётики – Звери с полосатою спиной. Солнечное марево сгущается Тучи не увидеть ни одной Осы золотые разлетаются – Звери с полосатою спиной. Верные, как совесть, самолётики, Грустною гудящие струной – Осы – золотые самолётики – Звери с полосатою спиной. Осы золотые возвращаются, Крыльями трепещут надо мной – И потом надолго разлетаются Звери с полосатою спиной. (15 июля 1963 года Шаартуз) 6 Стих напоминает, идущую от триолета, широко разработанную к тому времени комбинаторную форму стиха Е.Л. Кропивницкого, где на малом пространстве очень лаконично и выразительно могут переставляться как отдельные строки, так и пары строк. Хотя характер поэтической речи, её пластичность, образы – тут совсем свои, не лианозовские. Отозвались они в 84-ом в стихе «На смерть Эдуарда Штейнберга». На лианозовскую орбиту Гробман заходит ненадолго: примерно в 66-67 годах («Таблица», «Первая параллельная»: «Цвет полосы // Коричневый / Белый» и др.) Скорее всего, «Молоко» отозвалось в Некрасове его собственным стихом, написанным как раз тоже ДО лианозовского периода, хотя в 63-м он уже работал в основном русле лианозовской поэтики, что видно и по тому вниманию, которое там уделялось его стихам, и по тому как его самиздатские сборники оформлялись и распространялись Кропивницкими. Это стихотворение – «Синий сок»7, написано в 59-ом, ещё до того, как А. Гинзбург впервые привёз его к Рабину и Кропивницким. Оба стиха Гробмана (а они, по-моему, по ощущению мира – два ракурса чего-то одного) перекликаются с Некрасовским в слове «сок»: «голубое молоко», «млечный сок» – «синий сок»: 
СИНИЙ СОК Исподволь пропитывает стены, Льётся внутрь комнат из окон И выходим вон из комнат все мы Потому что есть на то закон: Послезавтра, если не сегодня, Но когда воротится весна – Всё равно достанет половодье Самые высокие места! Канул дом. Последний канул камень. Кажется, затишье. Но – Миг – и забродило огоньками Разом загустевшее вино. На пространстве города замкнулась Электрическая ночь. И в ней Протекая над огнями улиц, Синева становится черней. Ну, кому домой – а кто со мною, До утра бродить, пока Не осушим синее, хмельное До последнего глотка. Похоже, это точка встречи двух поэтов. В каком-то смысле стихи совершенно разные по состоянию: утренний «млечный сок», знойное, таджикского дня «голубое молоко» и – потепление в Москве, первые синие весенние сумерки, переходящие в ночь. Но и там, и там – речь о среде, о нераздельности с ней, как о воздухе, которым дышим. Такой гештальт-пейзаж с живым натекающим небом. М.В. Панов в лекции о Заболоцком8 называл это «поэтикой континуума», «неразрывной слитности», где «всё спаяно». «Куском», как сказано ещё в одном стихотворении Некрасова на ту же тему:
ну а синева колоссальная классная вкуснота москва куском с синим соком ….. («а самое / интересное», этот фрагмент – 1973 года)
А до утра бродить брат это неправда9 …..
Бестелесное бремя волнует лоб идиота, Позвоночного мальчика с выпуклой маминой бровью – ….. У Некрасова в поэзии тоже было понятие для себя, как простого человека, но с более выраженной социо-окраской:
Я не первый, не последний, Не какой-нибудь, а средний11 ….. Но совсем не таков длинноносый «дурак» Гробмана. Он там, где рождение и смерть (на работе 2009 года смерть сама оказывается дураком), приход и уход, не зоо-, а онто-логический. Потому и мудрый. 
________________ 1 Михаил Гробман «Последнее небо», М., 2006, «Новое литературное обозрение», с.35. Место написания даётся по авторской рукописи из переписки (архив М.Гробмана). 2 Михаил Гробман «Последнее небо», М., 2006, «Новое литературное обозрение», с.77. 3 Архив М. Гробмана, не публиковалось. 4 «Помню, я прочитала Заболоцкому ходившие тогда в литературной среде иронические стихи неизвестного поэта, очевидно очень позабавившие его: Мы все немного проститутки Вот я… Уж дома не был сутки, А где я был? У Нюрки спал. А что жене своей сказал? Сказал, чтоб не было скандала: «Дела! Начальство задержало». (М. Алигер «Встречи и разлуки», М, 1989, «Известия», с.351). Алигер неточно цитирует Холина 5 Попадание настолько сущностное, что лично для меня было бы неудивительным узнать, что Заболоцкий был знаком с лианозовской поэзией не только по одному этому стихотворению Холина. 6 Архив М. Гробмана, из переписки, не публиковалось. 7 Кроме своих ранних самиздатских сборников, Некрасов никогда не включал его в последующие издания. Но это стихотворение мне кажется интересным, не говоря уже о его связи с большой вещью «Синева», фонограмму с чтением которой он давал слушать друзьям, и с целым рядом более поздних стихов. 8 М.В. Панов «Язык русской поэзии XVIII-XX веков», М., 2017, с.512. 9 Вс.Некрасов «Стихи 1956-1983», Вологда, 2012, «Библиотека московского концептуализма», с.486. 10 «11.12.1963. …Я был у Генриха Сабгира. У него Оскар Рабин, Игорь Холин, Гена Цыферов и Андрей Битов. Я говорил с Оскаром, что есть картины, понятные не только интеллигенции, но и простым людям, и тем не менее это подлинное искусство. Рабин говорил наоборот. Пили водку. Потом Генрих Сапгир стал со мной ругаться, я бросился на него с кулаками, но Гена Цыферов удержал меня. Тогда я обругал всех и ушёл». (М.Гробман «Дневники», «Левиафан», газета №2, апрель 1979) 11 Вс.Некрасов «Стихи 1956-1983», Вологда, 2012, «Библиотека московского концептуализма», с.6. (из стихотворения «Что же делать / Нет чудес» 1958 года). |
Другие произведения М. Сухотина