Александр ЛЕВИН, 2010        

СОБАКА ЛАЕТ: ВСЕВЛОД НИКОЛАИЧ…



1. ВСЕ ПРЕКРАСНО       
    СТИХИ НЕКРАСОВА

     Когда мне впервые попались на глаза стихи Всеволода Некрасова (было это в начале 80-х), я, как сейчас принято выражаться, не врубился. А это что такое? – помнится, изумился я: ни рифмы, ни музыки, странные столбики с непонятными пробелами… Но такое недоумение продолжалось недолго. На одном из литературных вечеров середины 80-х я услышал выступление Некрасова вживую и к своему изумлению обнаружил в стихах музыку, обнаружил рифмы и ритмы. Просто они по-другому устроены и сходу, на традиционном читательском багаже не ловились.
     Я обнаружил, что слова у Некрасова рифмуются не привычным и со школы понятным образом – одинаковыми или схожими окончаниями слов и строчек, а серединами слов, началами слов и совершенно независимо от количества слогов – как в названии этой главы. Конец одного слова может рифмоваться с серединой другого, любые рядом стоящие созвучия, обретая такую неожиданную связь, образуют особую мелодику и вырастают в особую речевую интонацию.
     И когда понял, что такое возможно, что это тоже музыка, это такой особый, абсолютно свободный, но и абсолютно музыкальный ритм, эта музыка стала мне слышна повсюду – в речи знакомых, в случайно попавшемся на глаза объявлении на столбе, в собственных попытках что-то сказать, в ослышках и оговорках. Эта интонация сама ложится на язык, постоянно всплывает в разговоре, как всплывали у меня, привязываясь к слову и ситуации, цитаты из Некрасова. Это мелодика русской устной речи, не книжно-правильной, с придаточными предложениями и деепричастными оборотами, а разговорной, обыденной. Это интонация размышления вслух, разговора с самим собой, когда, идя по улице или сидя за столом, отыскиваешь правильное определение чему-то, пытаешься выразить ощущение или сформулировать мысль, повторяешь слово или фразу несколько раз – пока что-то такое не нащупается...
     А у Некрасова нащупывается самое разное. Он умудряется и пейзажную лирику, и меткие язвительные заметки о культурной или политической ситуации, и путевые наблюдения, и воспоминания детства выговаривать, выпевать в единой интонации, не оставляя своей мелодики, оказавшейся вполне универсальной и всеобъемлющей.
     Умудряется, не называя прямо тех или иных событий, не расписывая их конкретики, находить такие слова, которые и суть дела объясняют (ситуация чудесным образом узнается, угадывается, вспоминается), и на будущее пригодится – как объяснение для целого класса явлений, все повторяющихся и повторяющихся в нашей жизни.

     С середины 80-х я слегка включился в изготовление самиздата: сидя на даче, напечатал на своей пишущей машинке, в том числе и толстенькую книжечку стихов Некрасова. Из-за того, что стихи у Всеволода Николаевича идут в основном узким столбиком, стандартный лист А4 я разрезал пополам и так сшил – но не поперек, как обычно режут, а вдоль. Раритетная получилась книжка.¹
     В процессе этого не вполне на тот момент законного, но и не вовсе запретного производства, пощупав и повертев в руках каждую букву этих стихов, я заразился ими надолго – некрасовские фразочки постоянно приходились к месту, к теме, к разговору: «прыг прыг перерыв…» – то ли про воробья, то ли про лягушку; «что что существо в общество пришло…» – то ли про кота, то ли про мелкого, плохо перемещающегося в пространстве ребенка; «и сентябрь на брь и октябрь на брь…», «мадам там редактором…», «вопросы ли тературы ли…», «не кагебе ву па…», «нет ты не гойя ты другое…», «с тех пор многие умерли и лишь владимир ильич…», «как лев толстой но с той только разницей..» – и т. д., и т. п.
     А потом такое произошло еще раз. В 1997 году я завел в интернете свой сайт, и тут же на нем сам собой завелся раздел для публикации стихов и прозы «Друзей и Знакомых Кролика». А поскольку верстать материалы для сайта пришлось самому (Кролик только вступительные тексты писал), то я получил возможность еще раз подержать в руках, прокрутить в голове, прополоскать во рту и ощупать глазами как знакомые, так и новые тексты Всеволода Некрасова. И получил еще одну порцию волшебных словечек на всякий случай своей жизни.


2.  ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ        
     НО НАМ ПОВЕЗЛО

     Личное знакомство с Некрасовым состоялось году в 86-м – 87-м. Он пришел на мое выступление – не то на Первой, не то на Второй Брестской улице, если мне не изменяет (с первым встречным) моя неверная память. После вечера подошел ко мне и что-то такое ободряющее сказал (типа, «Ловко у вас это выходит»). И пригласил в гости.
     Жили они с Анной Ивановной не очень далеко от нас – мы на Щелковской, они в Сокольниках. Хоть это и не одна ветка метро, но одна троллейбусная линия. По этой же лини я постоянно ездил на работу, так что выбрать время и заехать к ним не составляло особого труда. Выбрал и заехал.
     Квартира Некрасова и Анны Ивановны в Большом Остроумовском была в каменной пятиэтажке на третьем этаже, тесная, но с высокими потолками, вся заставленная книгами в стопках, заваленная бумагами. Стены увешаны замечательными картинами друзей Всеволода Николаевича – Рабина, Булатова, Васильева (если верно все запомнил – смотреть на них смотрел, а имена авторов заучивать даже в голову не пришло).
     Поговорили, я ему чего-то пропел из новенького, он на кассетный магнитофон записал. Пригласил заезжать. Меня это очень вдохновило, я стал часто приезжать, едва ли не каждую новую песенку таскал показывать Всеволоду Николаевичу (а писал я их тогда в большом количестве – по 10-15 штук в год), причем часто еще в сыром виде, с не до конца разученной мелодией. Он все это записывал. А потом иногда заводил мне же, так что я с удивлением слышал свою собственную песню с довольно непривычной для меня самого мелодией.
     Вообще, Некрасов любил песню как таковую, очень высоко ставил, например, Окуджаву, интересовался Щербаковым. Пару раз он выносил из своей комнаты какую-то дудочку и наигрывал мне мои мелодии. Но потом бросал, говоря: «У вас все равно лучше получается». Но то, что человек пытается наиграть чужую мелодию, говорит о том, что он и сам музыке не чужд и при каких-то иных жизненных обстоятельствах, возможно, тоже пел бы что-нибудь.

     Говорил Всеволод Николаевич тихо и не всегда внятно (скорее бормотал, чем говорил – приходилось напрягать слух), но всегда интересно². Если высказывал какое-то мнение (не только из сферы искусства, но и из сферы, например, общественной или политической), то явно свое собственное, опирающееся не на мнения других (каких-нибудь экспертов), а на собственный жизненный опыт и весьма трезвый взгляд.
     Помню, например, была какая-то общественная, типа, дискуссия в первой половине 90-х – о реформе прокуратуры, о том, как это важно для страны, то-сё. Я тоже так считал. А тут Некрасов со своим:


нет и нет
а на нет
и суда нет

а суда нет
и ни фига нет
как выяснилось

     Для него уже тогда выяснилось, хотя то были еще даже и не цветочки, а так только – семечки. Но стихи я запомнил, призадумался, а потом жизнь подкидывала одни только подтверждения этому стихотворному утверждению разумного и трезвого взгляда на порядок вещей в государстве.
     И такое вот разумное, трезвое, вечное Всеволод Николаевич постоянно сеял в моей голове – как в устных беседах, так и через стихи.



2005 год. Некрасов сидит за мои компьютером и вносит поправки в свои тексты. Он постоянно правил свои тексты. Только, бывалоча, принесет подборку стихов для размещения на сайте, только я все это сверстаю и повешу на сайте, как поспели поправки. Вношу, размещаю, звоню: «Всеволод Николаевич, проверяйте тексты». И тут же опять поступают поправки... В результате, у меня хранится куча вариантов, и как с ними будут разбираться будущие издатели, один Бог ведает...




3. СОБАКА ЛАЕТ: ВСЕВЛОД НИКОЛАИЧ…

     У Некрасова было достаточно четкое представление о том, как должна быть устроена художественная жизнь и как она не должна быть устроена никогда. Возможно, опыт лионозовского периода сформировал у него это представление – не застал, врать не стану, но могу предполагать. И тут он не соглашался ни на какие компромиссы. Терпеть не мог литературных начальников и хитрецов, но иногда относил к ним людей, которые таковыми не являлись.
     Например, в какой-то момент, не знаю уж на основе чего, он решил, что Владимир Строчков тоже такой стал типа литначальник. Некрасов хотел (и через меня это передавал), чтобы Володя что-то такое написал в виде статьи, о чем-то высказался. Строчков статей не пишет принципиально, в литературную полемику не вступает – он только плечами пожал... А Некрасов обиделся, сразу ему Володины стихи разонравились. Правда, потом, через некоторое время снова понравились.³
     Со мной он тоже пытался поссориться. Было это после того, как в «Литературной газете» в начале 90-х напечатали полосную подборку стихов членов клуба «Поэзия», в том числе и одно мое стихотворение. Тоже чего-то общественно-политического от меня хотел, чего я не умел и не умею. Тогда он со мной и поссорился. А я с ним нет.
     Короче, не дал ему с собой поссориться. Так что недоразумение постепенно рассосалось.
     Вообще, Некрасов легко ссорился с людьми (в том числе, заочно), если полагал их поведение своекорыстным и по-советскому блатным. Реагировал на это всегда остро. Я истоки этой остроты понимал, но не всегда и не со всем был согласен. Ну, так у меня темперамент иной.
     Вот пару раз приезжал я к Некрасову на дачу на велосипеде – у них с Анной Ивановной была своя дачка, маленький такой сарайчик по Казанке, а мы где-то неподалеку снимали дачу, чтобы дети чистым воздухом подышали. Я к ним приезжал, и мы катались по окрестностям на велосипедах. Хоть и был он старше меня почти на 25 лет, угнаться за ним мне было не по силам.
     Ну, я же говорю, темперамент иной. Я, вот, хожу быстро, а езжу средне. А Некрасов наоборот.

     Всеволод Николаевич дарил мне все книги, которые у него выходили, но никогда их не надписывал. Объяснял этот факт не очень внятно, но я догадывался в чем тут дело и уже не просил у него автографа. Однако, даря последнюю свою книгу («Детский случай» 2008-го года издания), он надписал ее без всяких просьб – уже принес с надписью.
     Думаю, дело в том, что годом раньше у меня в издательстве «НЛО» вышла книга избранных стихов⁴. Я подарил экземпляр Некрасову. В отличие от многих коллег, которые подаренные книжки просто ставят на полку, Некрасов книжку прочитал. Вот, говорит, как ловко вы со словом обращаетесь, я так не умею... И на книжке написал что-то про творческую зависть. Я сильно удивился: чтобы Некрасов чего-то не умел в том, что касается слова?.. Но такой вот был самокритичный человек.
     Так я и догадался, в чём дело было: сначала ему нравились только мои песни, а стихи казались… ну просто текстами песен, не более того. А потом вдруг оказалось…

     И ещё один острый вопрос. Своими «стихами протеста», если можно так выразиться, Некрасов нажил себе массу врагов. А поскольку к ненавидимому им кураторству над литературой и искусством причастно немало людей с еврейскими фамилиями, его стали обвинять в антисемитизме. Так вот, не был он антисемитом. Видели мы антисемитов, у них взгляд другой.



---

¹  Собственно, сшивал не я, я только печатал и резал, а переплетал Володя Строчков. Получился «Всеволод Николаевич Некрасов в переплетах Владимира Яковлевича Строчкова».
²  Так же и читал свои стихи на литературных вечерах. Такое бормотание, иногда ироническое, иногда язвительное, а порой и лирическое как раз и было естественной формой его речи.
³  Кажется, это было в тот момент, когда Строчков сочинял устав для клуба «Поэзия». Устав сочинил, но руководить не полез. Да и сам устав, если честно, не пригодиился – как дохлая кошка эстонскому крестьянину из анекдота.
⁴  Составлял ее Иван Ахметьев, за что ему большое спасибо.