Александр ЛЕВИН
23 сентября – 3 октября 2010
Эйн-Бокек, Мёртвое море
|
ЗАПИСКИ ИЗ МЁРТВОГО МОРЯ Эпиграф: что-нибудь из Бродского 1. Из насыщенного соляного раствора не насыщенный мыслями взгляд запуская вперёд – за немного туманный, коричневый край иорданских нагорий, и назад – за слоистый, изрезанный край иудейской пустыни, получаешь в ответ только ветер горячий в лицо да томительно вязкий, медлительный стих левантийский, на который с язвительных, страстных, игривых и прочих стихов в этих жарких краях так легко переходят друзья и поэты. Этот розово-желтый песчаник повсюду, куда ни взгляни, замедляет им речь, удлиняет период молчанья. Этот яростный свет, сквозь закрытые веки пройдя, беспечальной слезой размывает слова и пейзажи. Этот жаркий полуночный ветер, идущий стеной, бьёт без промаха в лёгкие, в сердце, в гортань и трахею, с каждым днём всё сильней, с каждым годом и часом сильней подминая гордыню и жажду остаться собою. Если знаешь то место, в котором закончится свет (вот на этой развилке направо – невзрачный посёлок арабский), если в озере плавал, по коему Бог проходил, изумляя прохожих, попавших туда, как узнали поздней, не случайно; если видел и море, в котором был сделан проход для таких же как те, кем себя ощутили друзья и поэты, – что ты можешь добавить к рассказанному сотни раз? Что ты можешь внести своего в этот длинный, много раз пересказанный и переосмысленный текст? Словно питерский сочинитель, простой называтель имен (площадей и мостов, ответвлений реки и каналов), из которых любое о чём-нибудь нам говорит в историческом, метафизическом и символическом плане, – в этих светлых краях превращаешься вдруг в назывателя мест и имён, комбинатора символов, знаков, цитат и аллюзий, или вдруг умолкаешь, качаясь на мелкой волне, разболтав в маслянистой воде водянистое время. Тут минутку поплавал – глядишь, а уж солнце зашло, чуть о чём-то задумался – год пролетел или десять, а посмотришь назад – тот же берег и та же земля и молчанием разноязычным наполненный воздух. 2. Но уходит, уходит, уходит вода, рёбра соли и пыли, как остовы мамонтов, лезут из моря. Понемногу, но неотвратимо и явно на этой шершавой щеке просыхает слеза, солонее которой не будет. Если умершее однажды как среда обитания, снова умрёт – как объект туристической инфраструктуры, или, там, как объект инвестиций и просто как вид из окна, кто заставит нас плакать от неотвратимости этой огорчительной смычки границ не совсем дружелюбных соседей или просто от жалости к странному чуду природы? Если Мёртвое море умрёт, как ушёл измождённый Арал, под таким же упорным, тугим и мучительным солнцем, под таким же напором простых оросительных нужд, – кто споёт нам об этом без явных библейских цитат, без зачинов библейских, библейского пафоса и таковой же печали? Есть масштаб у событий, на котором не виден себе самому, и дистанция есть, на которой не слышишь свой собственный голос, даже если взберешься на гору и крикнешь: «Вот я!», даже если ты царь, великан и герой, а тем паче – досужий турист с ноутбуком. 3. В этой мёртвой воде слишком долго живому не плыть – даже мелкую ссадину разбередит, из царапины сделает язву, чтобы, в раны влагая персты, лицензированный эскулап, академик семи академий, профессор массажных наук утешал нас по-русски, главою качая по-древнееврейски. Как ни силишься властвовать над недостаточно твёрдым собой, как ни тщишься держать в своих крепких руках это бренное тело, если соль ударяет в лицо, нет возможности слезы унять, что потоком печали идут из твоих поэтических глаз и обычным потоком – из носа. Ну, не то чтобы сопли, – один нескончаемый стих всё течёт да течёт их подобием литературным. Кто-то должен пролить на лице твое литр-другой опреснённой воды, чтоб прервать рефлекторный бесконечный поток излияний. И когда тренированный ангел-спасатель к тебе низойдёт и, плеснув эту воду живую в твои поражённые очи, помавая веслом, как крылами, воротится в башню свою, где под лавкой лежит у него пулемёт, а на лавке – гора полотенец, которые он выдаёт обитателям рая (по предъявлении карты), – прочихавшись, возьми полотенце, утрись и ступай, уезжай, улетай в свою серую осень из вечного лета. И подальше, подальше от здешнего солнца и мёртвой воды, – той, в которой нельзя утонуть, но легко раствориться бесследно. |