Стихотворения 1997 года
* * *
Я симулировал в новой поэзии.
Ты симулировал что? –
Я симулировал приступ болезненный,
производя громкий стон.
В эту минуту свисток оглушительный,
свистнув, меня оглушил.
Все-таки я результат положительный
в сетку к себе положил.
Стон под кустом ли, свисток ли, свистулище –
клоуна движет экспромт.
Было за мной цирковое училище,
тетки, гастроли и фронт.
Были холодные ночи бессонные,
хохот, натянутый ввысь.
Выли весной соловьи невеселые –
плакали, хоть надорвись.
Так и живешь и всю жизнь тренируешься,
пишешь репризы в блокнот.
Кто улыбнется тебе, тряхомудище,
кто хоть платочком махнет?
декабрь 1997
__________________________________
В эту минуту свисток оглушительный – строка из
стихотворения Н. А. Некрасова «Железная дорога».
* * *
Вот поэзия тайны, и вы ее в трепете выткете,
и не требуйте дани, пока не пригубите критики
и не вскрикнете от грубой ее компетенции,
когда встретите вдруг дегустатора
с сухими устами, который
целует вас, а во взгляде сквозит рецензия.
Не вникаете вы, но всегда вытекаете затемно,
каковые всегда обязательные ваши качества
пусть презренны, пусть инфантильными кажутся
каждому перезрелому в страстях многоопытнику.
Вы работаете — блузы прилипли к потненьким,
даже к вдохновенненьким, — скажем так.
Происходит отсюда тайна поэзии, которую вы
предполагали спрятанной в дальнюю траекторию,
а она у вас под ногами, и это ли не банальность? —
Надоело. На песке океана
я сижу, ем ананас, а на нос
мне садится чайка.
Ты, подружка, совсем, значит, меня не любишь.
Вот тебе выставляю поэзии мокрый кукиш.
Вот и тайна. Поди прочитай-ка.
сентябрь 1997
* * *
И непонятно, и высоко мне
смотреть, как мечутся в небе ласточки.
Недосягаемые насекомые
для них случающиеся празднички,
их игры – искры, их миги – оргии.
А ты – лишь задранная голова твоя.
Взглядом построенные траектории их
так внезапны и угловаты.
Какие смыслы там кто уловит?
Да если б мне в моей жизни встретилась
хоть приблизительная аналогия,
я сочинил бы еще строф десять.
июнь 1997
* * *
Вхожу без мыслей в лес осенний.
Душа просторна и проста.
Воспоминаний и сомнений
опала пестрая листва.
Топчу ковер ногою твердой,
стремлюсь сквозь ветви и стволы
и вдруг отчетливо, как мертвый,
свой труп я вижу с высоты.
И равнодушно улетаю
от увядающей травы
туда, где за опушкой дали,
как я, теряются вдали.
декабрь 1997
_________________
О местах на Пахре.
* * *
Что ты, товарищ, набычился?
Свет ли тебе вдруг обрыдл?
Или ты только что вычислил
много обычных обид?
Каждый свое горе мыкает —
трудно понять, почему.
Много обидных обычаев
ходит у нас по селу.
Звездные ль это дурачества,
или то лунная дурь? —
Сам я давно насобачился
все их суммировать в нуль.
Видишь, какие тут мерзкие,
чудные всюду места?
Видишь все разности местные? —
нет им ни зва, ни числа.
Луг вон румянцем окрасился,
брезжит в туманах заря.
Зря ты, товарищ, окрысился,
распетушиться пора. —
Тяжкую дрему взбить крыльями,
крикнуть до самой Москвы.
Видишь, какие обширные
дали явились из мглы.
Речки, овражки, болотины,
пашни, пригорки, леса.
Трудно понять, где тут что-нибудь.
Твердо ручаться нельзя.
июнь 1997
* * *
Тот знает, кто был в Красной Армии
среди рабочих и матросов,
как мало у меня внимания
после кукуевских морозов.
Покрыв голубоватым инеем
военно-шкурные тулупы,
везде зима забытым именем
расписывает мне турусы.
Я прохожу на полусогнутых
соседний лес, дома поселка,
а рядом у соседних столиков
друзей встречаю полусонных.
И никого из них не спрашиваю
о темных знаках и знаменьях,
которые клубками страшными
во мне сплетаются, как змеи...
Но в сумерках, когда вдруг по небу
погнал декабрьский ветер вьюгу,
я вспомнил, по какому поводу
я был заброшен в эту муку:
как посланный Советской Армией
в разведку индивидуально,
дыша духами и бумагами
от занавески до дивана.
декабрь 1997
_____________________________________
Стихотворение представляет собой смесь цитат
из «Незнакомки» Блока и «Августа» Пастернака.
* * *
Самолет был быстр, стюардессы милы.
Экипаж был опытен, и мы
через час в деревне Большие Орлы
совершили посадку.
Из окрестных сел, хуторов и мыз
все, кто стар и мал, и кудряв и лыс,
прибежали узнать весть или мысль,
или новую сказку.
Так стояли кругом — каждый гол и бос —
из окрестных сел. А в глазах вопрос
горбился во весь подростковый рост,
улыбаясь застенчиво.
«Стюардессы милы, — объяснили мы. —
Экипаж был ас. И Большие Орлы
выплыли на нас из рассветной мглы,
добрые, как отечество.
И пускай не совсем родные мы вам,
а двоюродные — или какие-то там
отдаленные... Но сказал капитан:
«Здесь нас примут, конечно».
Так услышьте весть и узнайте мысль
не похожую, как верблюжий кумыс.
Не случайно же самолет был быстр.
Так о чем и речь-то.»
сентябрь 1997
* * *
Сияют сосульки, как солнечной суки клинки.
С веселой скульптуры свисают лоскутья фигни.
По случаю спорта распорото платье на ней.
Заплатано с понтом. По поводу свадьбы надень.
И таяла тварь, и летала, вопила, пила.
Гитара рвала и рычала, и лира врала.
Потом торопливо плескала опивки в толпу.
Оскалилась солнцем весна, и поникли вокруг
уроки, картинки, улыбки каникул, рывки.
Клыки у ленивой и сытой вампирки в крови.
И бликами светят обрывки любимой фольги...
Без шума и спора во славу скульптуры налей.
Похоже, что снова распорота шкура на ней.
декабрь 1997
ВЛАДИСЛАВ ХОДАСЕВИЧ
1
В чаду унылых безобразий,
в ряду однообразных свинств
стою между европ и азий,
хранящий тайну древний сфинкс.
Но я не идол, изваянный
для изумления из глыб, –
люблю из рота в рот мне данный
влажнотрепещущий язык.
Его извилистое жало
из века в век меня пронзало –
и вновь пронзает и пронзит.
Впиваю ядовитый сок…
Вдруг этот миг давно истек.
Я вглядываюсь в вихри пыли,
топорщу каменные крылья,
и на зубах хрустит песок.
2
И вновь и вновь далекий звон,
который слышу утром,
переплывая зыбкий сон
моим сознаньем утлым…
Звонят к обедне? или дождь
на тротуарах скользких?…
Или то шарканье подошв
спешащих богомольцев?
Какой же праздник? – День-то вон
с утра глядит уж хмурым.
Но вновь и вновь я слышу звон,
припав к подушке ухом…
А, кровь, должно быть, на виске
в прожилке бьется бледной. –
Отстала, видно, вдалеке:
ждет праздника с обедней.
3
Я не могу понять, зачем,
моя ты детская эпоха,
то крадешься, как злой чечен,
то бурей взвихришься жестоко?
Зачем ты гонишь мусор слов,
в глаза бросаешь гражданину?
и черноморский бедный флот
влечешь в разверстую пучину? –
Как смерч, вскрутив весь горизонт,
на Думу надвигаешь пушки…
Вдруг ветхий вывернутый зонт
выхватываешь у старушки.
4
В блистанье новых рестораций
и заведеньев зря иных,
я мню: не надо реставраций:
боюсь, я не приемлю их.
Буквально новый гений хочет
венец наш розами увить:
втереть Гомеру линзы в очи,
Венере руки привинтить.
А Храм Христа? – да это ж чудо
на котловане пустоты.
Праправнуков я вскоре буду
водить туда через мосты.
А сам, сошедший с траекторий,
сижу, слюну свою тяну,
внимая шумный «Крематорий»
иль Машу зря Распутину.
5
Там Ходасевич поглядел в окно,
увидел снег на улице, а жаль:
не разглядел девчонку в кимоно,
татарочку с восьмого этажа.
Она бежала, а за нею муж…
А то бы он, конечно, написал,
как, брызгая по белым блюдцам луж,
тот, пьяный, свою пленницу искал.
Искал – а я смотрел, – да мне-то что?
Я видел только дальний Вавилон.
Замедлил взгляд, перекрестил лицо,
отворотясь, покинул свой балкон.
1996-1997
_______________________
1. «Из рота в рот…» - ирония по поводу строк Ходасевича
«Люблю из рода в род мне данный / мой человеческий язык».
2. «Черноморский бедный флот / влечешь в разверстую пучину…» -
аллюзии на события с Севастополем и ЧМФ.
* * *
Продаю свои ночи. Я – сторож.
Просыпаюсь, ловлю всякий шорох.
Сердце бьется. Таращу глаза.
Мыши возятся там или крысы?
С клена валятся листья. По крыше
ходят мелкие капли дождя.
Слабый свет фонаря вязнет в шторах.
Я поэт. Продаю всякий шорох.
В голове моей полный словарь.
Крысы, клены, фонарь – все товар
в операциях комбинаторных.
О, как дорог сей полный шедевр!
Я дурак. Продаю всякий вздор
сам себе в спекуляциях сонных.
сентябрь 1997
_____________________________
Написано в «Зверевском центре современного искусства»,
в Милютинском садике (возле Елоховской площади), где
автор работал сторожем.
ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ КОМНАТ
1. Вот комната моя. В ней медленный рассвет
ощупывает каждый призрачный предмет.
Я просыпаюсь, вглядываюсь: там
очки, часы, стакан...
2. Вот комната моя. Здесь на иконах пыль.
В лампаде треснувшей засох давно фитиль.
Старинные тома лет, может, сто
не открывал никто.
3. Вот комната моя в сплетеньи разных сил
среди пустых пространств, галактик, черных дыр,
пульсаров, квазаров, нейтронных звезд,
а тут мой слабый мозг.
4. Вот комната моя. Входи, чего застрял.
Вчера с Ахметьевым мы пили здесь “Кристалл”.
Закуски мало. Впрочем, не беда.
Садись-ка вот сюда.
5. Вот комната моя стоит среди миров.
Она сама есть мир. Она – мой мирный кров.
Зачем, куда я из нее бегу?
Что там я обрету?
6. Вот комната моя. Она сама есть мир.
Среди туманностей, галактик, черных дыр
пульсаров, квазаров, кротовых нор
широк ее простор.
7. Вот комната моя. В ней шесть иль даже семь
квадратных метров. – Что ж? – мне измерять их лень.
И незачем. Вон шкаф измерил раз
да и забыл тотчас.
8. Вот комната моя. Далекие края
меня влекут. Уйду в дубравы и поля.
Не надо слез. Оставь лишь два рубля.
Я все начну с нуля.
9. Я все начну с нуля. Оставь лишь два рубля.
Не надо слез. Уйду в дубравы и поля.
Меня влекут далекие края.
Там комната моя.
10. Вот комната моя среди чужих квартир.
Как много там жильцов, я здесь жилец один.
В подъезде лифта шум и кухонь чад.
И во дворе кричат.
11. Вот комната моя. Нормальный интерьер.
Куда уютней, чем у Джона, например.
Картинки на стенах – не авангард,
не сюр и не соцарт.
12. Вот комната моя. Смотрю: какой-то мрак.
Вчера с Киясовым мы пили «Слынчев бряг»
и обсуждали новый детектив.
И что теперь? я жив?
13. Вот комната моя средь плоти и костей,
но я не вижу в ней ни потолка, ни стен,
ни пола: обернуться не могу,
прикованный к окну.
14. Вот комната моя. О чем ты загрустил?
Ну, блядь она. Ну, изменила. Ну, простил.
Смотри сюда. Держи вот этот текст
и всунь его в контекст.
15. Вот комната моя. Я не хозяин ей.
Там в зеркале живет старинный некий змей.
И каждый раз, едва туда войду,
я с ним веду войну.
16. Вот комната моя. На грани бытия
она висит. И здесь мне нравится, хотя
сдавило грудь. Она – моя змея.
Пьет душу из меня.
17. Пьет душу из меня. Она – моя змея:
сдавила грудь. И здесь мне нравится, хотя
она висит на грани бытия. –
Вот комната моя.
18. Вот комната моя. Но на худой конец
ее сменял бы я на некий, пусть, дворец.
Какая разница? – мне все равно,
лишь было б там окно.
19. Вот комната моя: шкафы, диван и стол.
Несметным барахлом забит ее простор.
Все мило мне: здесь все свой смысл хранит
и сердцу говорит.
20. Вот комната моя. Она – мой кабинет.
А где же ванная? где кухня? туалет?
где антресоль, чулан, прихожая?
где лоджия?
21. Вот комната моя, в ней гости и вино.
Две дамы курят «Мор», пуская дым в окно.
Движенье, смех. Олег прочел эссе.
И вновь налили все.
22. Вот комната моя. Войдя в ее простор,
сажусь я сразу на диван и «Беломор»
закуриваю, даже не раскрыв
окна. – Ну что? я жив?
23. Вот комната моя стоит. В ней всюду прах.
Я где-то далеко: в скитаньях иль в бегах.
А все-таки нет-нет да и зайду,
прилягу там, вздремну.
24. Вот комната моя. Стеная и моля,
смотрю в окно. Там в тучах всполохи огня.
Сейчас, сейчас разверзнется земля,
грядет мой Судия.
25. Грядет мой Судия. Разверзнется земля.
Сейчас, сейчас... Там в тучах всполохи огня.
Смотрю в окно, стеная и моля.
Вот комната моя.
26. Вот комната моя. Никто из разных лиц
ни разу не перелистал ее страниц.
А хоть бы и перелистал – так что? –
с тех пор прошло лет сто.
27. Вот комната моя. Широк ее простор.
Изящно у окна две дамы курят «Мор».
Киясов взял гитару, гладит гриф
и сердцу говорит.
28. Вот комната моя качнулась от толчка
подземного. И трещина вдоль потолка.
И с полок на меня в единый миг
упали груды книг.
29. Вот комната моя. Она озарена
янтарным блеском. За окном цветет зима:
мороз и солнце... солнце и мороз...
И в чем тут парадокс?
30. Вот комната моя, и там в который раз
немало я пишу красивых всяких фраз.
Но скучно мне, и грязен мой халат.
И вянет мой талант.
31. Вот комната моя. Разбросано белье.
В шкафу и под столом какое-то гнилье.
Кто заходил, валялся тут и спал?
чего он тут искал?
32. Вот комната моя. Тебя простыл и след.
Поэтому она напоминает склеп.
Напоминает? – что за странный эллипс?
Неужто я воскрес?
33. Вот комната моя. Неужто я воскрес?
Я слышу в зеркале какой-то странный треск.
Давно ли мы... Тебя простыл и след.
И вспомнил я свой склеп.
34. Вот комната моя. В ней много было дел.
Я там читал, писал и просто так сидел,
и плакал, и валялся на полу,
и грезил наяву.
35. Вот комната моя. Твой след давно простыл.
Твой запах улетел, и я тебя простил.
Смотрю в окно на стаи черных птиц.
И в чем тут драматизм?
36. Вот комната моя плывет в рассветной мгле
кругами тихими в бессонной голове
не знаю чьей, – в отчаяньи прильнувшей,
прилипнувшей к подушке.
37. Вот комната моя меж небом и землей.
Там иногда сижу, то благостный, то злой,
меж потолком и полом. Ну и что? –
Мне иногда смешно.
38. Вот комната моя: сырой промерзлый склеп,
в котором я лежу, не знаю сколько лет.
Два гроба там и сверху черный памятник
и пышный папоротник.
39. Вот комната моя. Не помню ничего –
что там и как лежит, когда и где чего.
В последний раз я был там или нет? –
Не нужен и ответ.
1996-1997
_________________________________
Киясов – персонажный автор. Написал детективную повесть «Покер одноклассников»,
а также является соавтором Н.Байтова в детективной повести «Всё, что сказал духовник».
Прототип – В. И. Ионов, сосед Н.Байтова по даче.
Ахметьев – поэт Иван Ахметьев.
Олег – литератор Олег Дарк.
Поэма принадлежит к группе комбинаторных стихов (типа «Куда меня приведёт проза»,
«В море слов», «Призванный народом Народом Сианук…»)
МЕЧТА
Кое-какую недвижимость я приобрел, приняв участие
в акционировании разорившегося завода (военного, разумеется).
Ныне, с помощью Божьей, заканчиваются разборки и арбитражные тяжбы, –
трех одноэтажных строений и меж ними участка я остаюсь владельцем.
Здесь я намерен построить церковь и передать Иерусалимскому патриарху
в качестве подворья – с тем чтобы там служил архимандрит Зосима,
мой духовный отец, которому на старости лет дает отставку
наша мафиозная патриархия – в благодарность за то, что все силы
он положил на воссоздание одного из подмосковных монастырей, –
мол, поработал, батя, мусор разгреб, более ты не нужен,
вот тебе захолустный приход, сваливай туда поскорей,
а в монастырь идет молодой бездельник-игумен…
Церковь, которую я построю, естественно, будет принадлежать мне.
Я от своего имени вступлю в переговоры с Иерусалимом.
Я патриарху скажу: «Желаете иметь подворье в Москве? –
Вот вам, пожалуйста. Но с условием: архимандрит Зосима
будет им управлять, и сместить его вы не можете.
Он, понятное дело, перейдет в вашу юрисдикцию.
Если наши возникнут, вы сами это дело улаживайте.
Я в каноническом праве не обладаю никакой эрудицией.
Честно сказать, мне и особой надобности в этом нет, наверное.
Если мой духовный отец из моего храма будет выгнан
и вместо него назначен другой – я подниму аренду, –
только и всего, – так что подворье вам станет невыгодно». –
Правда, патриарх Иерусалимский, кажется, в районе Арбата –
или на Чистых Прудах или на Патриарших – что-то уже выстроил.
Надо выяснить. – Тогда я поеду, скажем, в Египет
и все то же самое скажу патриарху Александрийскому.
сентябрь 1997
______________________________________________________________
Стихотворение представляет собой слегка ритмически обработанный
реальный монолог Алексея Сосны. Имя его духовного отца заменено.
