Стихотворения 1975-1981 годов
* * *
Выходит лунатик, омытый луной,
на крышу.
И бродит над спящей страной.
И слышит работу печатных станков
в высоких сугробах газетных листов.
А утром он встанет и кофе нальет,
и свежую в руки газету возьмет,
и будет смотреть с непонятной тоской
и гнуть разворот раздраженной рукой.
ноябрь 1975
* * *
От нас народятся словесные монстры.
Мы будем показывать их любопытным,
водя на цепочках по ярмаркам пестрым,
по грязным дворам и по улицам пыльным.
Там вкусы доверчивы, зыбки, шатки,
влекутся по ветру, – и нам, горемычным,
апрельской капелью
посыплются в шапки монеты
со звоном своим гармоничным…
За нами, свистя, устремится легавый,
за шиворот схватит, потянет в участок.
А мы будем ныть – и слезою лукавой
в горячей лояльности станем ручаться.
ноябрь 1975
* * *
Сквозь арку, где царские были врата,
в рассеянности захожу я в алтарь.
Я вижу крапиву на месте престола,
репейник над кучей кирпичного сора
и пыльное небо в проломе стены.
И вихрем вдруг мысли мои взметены:
не снится ли мне? Что со мной? Неужели
я тоже участник сего разрушенья, –
когда я и страх забываю, и стыд
и дерзко вступаю в святая святых?..
____________
Да кто я такой? Не похож ли я сам
на этот несчастный, поруганный храм?
А в сердце моем, где быть должно престолу, –
крапивой поросшее место пустое,
и вот, самозванная, – вместо Христа –
рассеянно входит туда суета…
1977
* * *
Жил сумасшедший. Целый год
он грустен был и вял.
Но наступал сентябрь – и вот
он словно оживал.
Он по осенним шел лесам,
все листья поднимал
и тщательно на них писал
деревьев имена:
береза, ясень или дуб,
осина или клен, –
и этот непомерный труд
нес терпеливо он:
он шел, а за его спиной
надписанной листвы
вздымались в тишине лесной
шуршащие пласты.
«Я – не творец», – он говорил, –
«свое не создаю.
Что Бог в природе сотворил –
все свято признаю.
Но ум и письменность даны
мне для того, чтоб я
хранил и в кризисные дни
порядок бытия».
август 1977
_________________________________
Написано на военных сборах в лесу под городом Климовском. Персонаж вымышленный.
* * *
Над белесым востоком
день последний Христов –
наливается соком,
как весенний росток. –
Слаб – и кроток – и хрупок –
и мешает ему
моей плоти обрубок,
запеленатый в тьму, –
словно свиток и сверток.
Но упорством меня
он поднимет из мертвых
и поставит стоймя.
Смерти длинную тряпку
размотает – и мне
станет голо и зябко.
И увижу во мгле
вниз сошедшее небо –
луг, седой от росы,
предназначенный бегу
ног счастливых, босых.
май 1977
* * *
Мы область призраков обманчивых прошли,
мы пили чашу сладострастья.
К. Батюшков
Светает. Легкий ветер дует слева.
Пополз туман над сонною рекой.
Вдали, пересекая небо,
к востоку двинулись неспешной чередой
три облака, которые всю ночь,
как маяки, над нами простояли, –
как явные отметки расстояний,
которые нам должно превозмочь.
А справа разгоралась полоса
зеленовато-бледного рассвета:
размазывалась вширь – и вверх ползла.
И мы, озябшие, – без сетований тщетных
поспешно от хладеющей золы,
стряхнув оцепененье, встали.
В короткой схватке с влажными кустами
мы быстро вверх пробились – и взошли
на каменистый берег.
Звезды тлели
в туманных недрах неба. На восток
размывами нас уводил песок.
В нем россыпи камней белели,
как отблески мерцающей зари. –
Они шуршали жестко под ногами
и обсыпались. Внятными шагами
мы измеряли душу изнутри.
Нам вспоминалась желтизна огня,
и беглый жар углей красно-светящих,
и тени нежные сидящих
в дремоте сладкой, – головы склоня. –
И чем сильней раскалена
светилась эта точка нашей встречи,
тем все непроницаемей стена
холодной ночи бесконечной
вокруг смыкалась…
Как теперь она,
не потеплев, раздвинулась далёко!
Внизу чуть слышно шелестит осока.
И, разбавляя липкую тянучку сна,
зеленоватый льется свет с востока…
Туда, туда! – по контурам террас
надпойменных – яснее путь наш виден.
И мы пройдем по ним – и в первый раз,
быть может, в день грядущий внидем…
Уступы их еще в тени, – туман
клубящийся их плотно облегает, –
но шаг за шагом шире раздвигает
встающий свет эти пространства – нам.
1978
___________________________
Стихотворение писалось в музее-усадьбе Поленово.
ПРОГУЛКА С НАДЕЖДОЙ
– Здесь жила волшебница Церера.
Вон ее с колоннами беседка.
– Что ли ее дочь была царевна?
– Нет, увы, она была бездетна…
– А зачем на крыше там корона?
– Где?.. Да нет же, это сноп пшеницы,
только он железный…
За колонной
Чья-то тень холодная струится.
Листья намотались на колеса
старенькой коляски. По аллее
бродит осень. Прутики-колосья
на пустой беседке поржавели…
– А теперь там не живет Церера?
– Нет, она давно уже в могиле.
Видишь: за холмом оцепенело
поле в вечной скорби о богине.
Хлеба не добудешь из железа.
Осень будет мрачно-непреклонна,
даже если нищая принцесса
ей протянет ржавую корону.
октябрь 1978
____________________________
Церера –- в древнеримской мифологии богиня земледелия и плодородия. Соответствует древнегреческой богине Деметре.
В основу стихотворения положен реальный разговор с трёхлетней дочерью Надеждой во время прогулки в Царицынском парке. «Храм Цереры» – круглая беседка-ротонда в самом дальнем углу парка, дальше начинаются холмы и поля.
* * *
В поле снежно-белом, непомятом
кто-то звонко выругался матом.
И безлюдье прокатилось эхом
по опушкам и лесным засекам.
Только птиц встревоженные стаи
в полосе заката полетали.
Да мороз встрещал над непонятным
криком в поле снежно-непомятом.
февраль 1978
* * *
Блуждающих икон таинственный огонь
струился по лесам безмолвною рекой,
кружился и плясал – и светлыми столбами
вздымался над пустынными холмами.
В те дни была земля едва населена.
Она задумчиво влеклась сквозь времена
войны и мора. Вымершие села
смотрели молча в белые озера.
Свободой действенною мощно обуян,
лес девство возвращал заброшенным полям.
Покинутые, разрушались храмы,
а иноки шли в северные страны.
Их Богородица и в тонких снах звала,
и наяву вела – в пустыню, прочь от зла.
Для подвигов места сама им назначала,
и воду в родниках им освящала.
Там Дух Святой дышал и где хотел блуждал.
В просторах нежилых копясь, он сроков ждал,
когда из тишины монашеских колодцев
на жаждущий народ, шумя, прольется.
ноябрь 1979
________________________________________
Блуждающие иконы – в описаниях истории явления чудотворных икон Богоматери повторяется для ряда явленных икон история о том, что они, уничтожаясь неоднократно при сожжении храмов, чудесным образом переносились в дикие необитаемые места, где их находили как вновь явленные, часто по какому-то свечению.
«В те дни земля…» – 13 век, нашествие Батыя.
ПРЕНИЯ АНГЕЛЬСКИХ ЧИНОВ
1
– Лев прав, – промолвил Пров. –
Блеск глав есть наглый блеф.
Их понт – за плоть и кровь
продав вино и хлеб,
сковать народный нрав
цепями вечных треб –
внести греховный бред
в естеств добротный сплав.
Но будь «ты» хоть туз треф,
и будь ты трижды нагл, –
достанет правый гнев
«тебя» в твердынях лавр!
2
– Лавр прав, – промолвил Флор, –
ослаб ты, брат наш Пров.
С каких, скажи нам, пор
ты бьешь не в глаз, а в бровь? –
Когда «он» в пропасть врыл
свой блеф, – да, ты был храбр! –
но видел ли ты крап
с изнанки светлых крыл? –
То траурный был креп,
а не лукавый флёр –
и правильно брат Глеб
длань жалости простёр…
апрель 1980
* * *
I
Им снится сон, в котором я живой.
Я их веду, увереный и умный.
И жизнь – поток глубокий и бесшумный –
объемлет нас стремительной струей…
Влечет нас вдаль, где небо вплоть с землей
сошлись навеки дружно так и нежно,
и в мирные объятия прилежно
сбирают всех из внешней распри злой.
На самом деле, холод и туман.
Оторванное небо скачет прочь.
И клочья облаков бессильный дождь
сочат, влачась над пятнами полян.
А по земле сухие русла рек
в затейливый сплетаются узор.
И с неба видно, как в песках меж гор
запутался бессмысленный их бег.
Не нужно ничего, и я не нужен.
Они проснутся, поглядят вокруг:
узор их встреч со мною и разлук
без смысла и составлен и нарушен.
II
Никчемный, я шел по лесу. Со мной
рассеянно – без боли и без цели –
покачивая лапами, шли ели, –
стояли сосны светлою стеной.
Так шествуют, нас провожая, звери:
поодаль и с оглядкой; взор их дик,
и независимость в движеньях их
подчеркнута. Не спросишь: «как посмели?» –
Прохладный и свободный интерес
легко идет за мною по следам –
с достоинством, – как по своим делам…
и вдруг, отстав, сворачивают в лес.
Что их претензий может быть скромней? –
не пища, не любовь: нужна игра, –
чтобы, смеясь, вязала и влекла
среди кустов орешника и пней.
Чтобы их всех в один узор со мной
сплетала без намеренья и цели,
чтобы, раскачивались, елки пели, –
кадили сосны сладкою смолой.
1981
* * *.
Напустилась хромая на детей.
потекли, как звезды, слезы из глаз.
– Вас, бесчувственных, довольных тетерь,
вас красивеньких, бесчувственых вас
всех избить бы да ножки поломать,
изувечить ради тихой души, –
чтоб не прыгали по церкви, глумясь,
чтобы батюшка, как ангел, служил.
Умилялись бы старухи на вас:
«помяни, мол, ваши слезки, Господь», –
чем вот эдак вкривь и вкось, в грех и в пляс
ходит свежая да буйная плоть.
Скачут дети вкруг короткой ноги,
над калекой измываются всласть:
– Ведьма старая, сперва догони
да попробуй у Христа нас отнять!
Он поставил наш шальной хоровод
в оцепление у райских дверей.
А тебя огонь геенский сожрет
ради зависти вонючей твоей!
1981
ВОЗДУШНЫЙ ТОРТ
Каждый вырезал себе
по громадному куску:
там варенье и безе,
и шершавый белый крем.
Каждый думает: вот съем
и, насытившись, усну,
и свой тайный сладкий сон
я не разделю ни с кем.
Каждый думает: спасен
от раздоров и обид,
от претензий нудных жен
и приятельства мужей,
тоже нудных, – неужель
позабуду скуку битв,
поплыву, как воск в огне,
и наемся до ушей.
И тогда в уютной мгле
векового забытья,
словно капсула в земле,
буду прошлому вменен.
И тогда сквозь плотный сон
до конца познаю я
верность временных вещей
и покладистость времен…
Там обломки кирпичей
в почву мертвую вросли,
перемешан невзначай
с арматурою бетон.
В том куске немало тонн:
весь рассыпавшийся Кремль,
влипший в древний пласт земли,
как безе в слоистый крем.
сентябрь 1981
_______________________
У автора была повесть «Воздушный торт», впоследствии уничтоженная им.
* * *
Доволен сидящий в дупле.
Его не грызет пустота.
Ни в сердце его, ни в уме
уже не совьет суета
гнезда для личинок своих.
И, как настоящий не я,
он полон тобой и велик,
как колокол – длинно звеня.
Ты – звук этой полости, в тон
поющий с небесным ручьем,
который сочится, как сон,
сквозь нас, не прося ни о чем.
Начало берет он в клубке –
в узле натяжения сфер, –
а цель полагает в дупле,
где песенку нам свою спел.
февраль 1981
____________________
Эротико-космическая аллюзия.
* * *
С надеждой в зубах, как с ножом пират, –
со смертью в глазах, как с крестом прелат, –
я вышел к тебе, – и вылез, и выполз, –
и тяжким трудом мой привет примят.
Как роза, огнем и пеплом клубясь,
навис над тобой чудовищный выброс,
который из недр моих медленно вырос
и в облаке, улыбаясь, увяз.
А ты – совсем другая – под ним
сидишь, как Иона под сенью тыквы, –
как тощие руки, подняв молитвы –
подняв глаза, как жертвенный дым.
июнь 1981
______________________________
В синодальном переводе «Книги пророка Ионы» над Ионой за несколько часов вырастает растение, чтобы прикрыть его тенью, когда он собрался умереть от зноя. Автор с удивлением узнал из перевода С. Аверинцева (с древнееврейского), что там выросла тыква. Тыквы действительно растут очень быстро.
