АЗиЯ-плюс

Летопись

|| Главная | Летопись >

Манана Менабде в Санкт-Петербурге

«Инстинкт самосохранения» Ю. Бендитовича как продолжение международного арт-проекта "ПРОСТЫЕ ЧИСЛА" (25.02.2006, Нешер, Израиль)

«АЗиЯ-клуб» в Санкт-Петербурге. Встреча вторая. 06.02.2006.

ДРУГИЕ ВРЕМЕНА ГОДА. Авторская программа Михаила БАСИНА как заявка международного арт-проекта "ПРОСТЫЕ ЧИСЛА" (21.01.2006, Нешер, Израиль)

«Татьянин день» в Санкт-Петербурге

"МОСКВА-ПЕТЕРБУРГ, ПЕТЕРБУРГ-МОСКВА": творческий союз "АЗиЯ" в Театре п/р Е. Камбуровой. Москва, 14.01.2006

«АЗиЯ-клуб». Предновогодняя встреча 23.12.05

САИНХО НАМЧЫЛАК. Презентация альбома «Аржаана». Санкт-Петербург, Театр Эстрады им. Райкина, 14.12.2005

ЛОГВИНОВА-ЯКИМОВ-ЯРЖОМБЕК-ХАХАЛИН. Концерт в кофейне "Денал", Москва, 04.12.05

СОВРЕМЕННАЯ ПОЭЗИЯ - СОВРЕМЕННАЯ МУЗЫКА. Концерт. CПб, Музей Достоевского, 27.11.05

ОЧЕНЬ ГРУСТНО СТАНОВИТСЯ ОТ НЕКОТОРЫХ ВЕЩЕЙ. Беседа Анатолия Гуницкого и Николая Якимова с Александром Левиным в галерее "Борей". СПб, 21.05.05. Часть II.

ОЧЕНЬ ГРУСТНО СТАНОВИТСЯ ОТ НЕКОТОРЫХ ВЕЩЕЙ
Часть II.

(Начало см. www.asia-plus.ru/cgi-bin/events.cgi?id=268)

АГ: Вернемся к теме авторской песни, мы начинали уже говорить об этом, но переключились на другое. Так вот, авторская песня. «АЗиЯ» – это современная камерная, но есть и не современная, и не камерная. Вам самому какой ближе аспект авторской песни?
АЛ: Давайте по аналогии с авторским кино.
АГ: Давайте.
АЛ: Авторское кино – это артпроизведение искусства, которое демонстративно уходит от канонов большого бизнеса. Если в этом смысле авторскую песню понимать, то, безусловно, – да… но она, к сожалению, у нас понимается иначе. С тех пор как Высоцкий стал говорить вместо самодеятельной песни – авторская, то вся самодеятельная песня стала называть себя авторской. Этот вариант нам не нравится. Потому что эта песня должна быть не самодеятельная, а профессиональная, хотя бы по нескольким параметрам. То есть, если человек профессионально пишет стихи, это уже основание относить его к этому жанру. А если он еще сам свою собственную пишет музыку, то это уже сто процентов оснований. Но вопрос в том, что в авторской песне в широком смысле очень мало профессиональных стихов. Почти нет таких стихов, написанных авторами, которые можно было бы напечатать в литературном журнале, пройдя, скажем, элементарный фильтр профессиональной критики. Профессионального разбора. Именно качества текста как стихового.
АГ: А профессиональной музыки разве много в авторской песне?
АЛ: Тоже нет. И профессионального исполнения.
АГ: Еще меньше, наверное.
АЛ: Более того, – да, это один из недостатков, про который я хотел сказать, – что часто стихи настолько превалируют в авторской песне, что вот эти три аккорда и унылое пение, топтание на одних и тех же ступенях звукоряда, оно как бы считается мелодией. Нет, фигушки. Мелодия – это вещь совершенно другая, и ее надо писать отдельно, и она должна ловиться слету, она может быть на что-то похожа, хорошая мелодия – она всегда на что-то похожа, но она так влипает, что при всей своей похожести она совершенно как бы живет от всего остального. И вот если удается все это соединить, то получается гениальная авторская песня.
НЯ: А что тобой двигало, когда ты заявлялся на конкурс авторской песни довольно активно?
АЛ: Ты знаешь, это такие юношеские комплексы. Меня никогда ничем не награждали, хотелось получить какие-то регалии… Глупость, конечно. Я был уже большой дяденька, меня с песнями, которые я считаю для себя шедеврами, они не выпустили даже во второй тур, какие-то старперы сидели, и я просто дурак был, что поехал.
НЯ: А ты знал раньше имена тех, кто сидел там в жюри?
АЛ: Нет. Не знал ни до, ни после. Какие-то не то старые кспэшники, не то смутно знакомые обкомовские лица, не знаю.
НЯ: Но такого же у тебя никогда не было в поэтической области? Или ты тоже в конкурсах участвовал?
АЛ: Нет, я не выдвигался ни на какие конкурсы с поэзией. Сначала, в восьмидесятые годы глухо не печатали, и не было никаких шансов, а потом, в 91-ом году, меня позвали впервые в «Дружбу Народов», а потом, в девяносто там каком-то позвали в «Знамя», и проблем просто не было. Сколько напишешь, столько у тебя заберут и напечатают.
АГ: А как с публикациями дела обстоят теперь?
АЛ: Как напишу достаточный объем – пять, десять стихотворений, так они печатаются. Здесь (в конкурсе АП – ред.) не было никаких особых вещей, просто мне хотелось, чтобы у меня был лауреатский диплом. Я же лучше вот этой девочки, которая так красиво ножку отставляет и такие стихи поет! Ни фига подобного, хуже я!
НЯ: Как ты относишься к такой позиции классных поэтов, когда они заявляют, что их стихи не нуждаются в музыкальной интерпретации, а хорошие композиторы говорят, что чем проще стихи, тем лучше, тем правомочнее их использовать для музыки?
АЛ: Это два разных вопроса. Поэты, которые так говорят… очень часто бывает, что поэты – это люди без склонности к музыке.
НЯ: Нет, вот, например, Седакова – она очень хорошо знает музыку современную, академическую…
АЛ: Академическая – это другое занятие…
НЯ: Вот эта вся плеяда – Денисов, Шнитке, Губайдуллина, Вустин – она ее очень хорошо знает, эту музыку. Более того, ей даже нравится, как Вустин переложил некоторые ее стихи, но вот песенные варианты ее, мягко говоря, не устраивают никак.
АЛ: Я думаю, что надо с ней поговорить, и она ответит, почему так…
НЯ: Но твое мнение интересно.
АЛ: То, что Бродскому могло не нравиться то, что писал Клячкин, то это его личное дело. Видимо, они считают свои стихи окончательно и полностью гениальными, и им ваша артикуляция не нужна, «мы сами свои стихи артикулируем, без сопливых обойдемся». Может быть, так. Может быть, есть еще какие-то обстоятельства. Вот. А что касается композиторов, то я их тоже понимаю. Многие из них совершенно стихов не понимают, плохих от хороших не отличают, это не их профессия. Для того, чтобы отличать плохие стихи от хороших, нужно это дело любить, а они любят музыку.
НЯ: Ты считаешь себя поэтом и композитором-песенником? Или можно сказать, что ты находишься между ними, извини за банальный вопрос.
АЛ: Это очень уязвимая позиция. Потому что здесь можно нарваться на такие сомнительные комплименты как лучший композитор среди поэтом и лучший поэт среди композиторов. Не хотелось бы. Просто я музыку пишу больше, чем стихи лет на шесть.
АГ: То есть, в начале Вы просто сочиняли музыку без стихов?
АЛ: Англоязычную рыбу сочинял. Я пел какую-то кашу из английских слов для себя, и пару тетрадок нотных исписал.
АГ: Аккордами?
АЛ: Нет, мелодиями, у меня придумывались мелодии. По три, по четыре в день, такой был поток, так перло из меня с четырнадцати лет. И только в двадцать пошли стихи. Так что, непонятно, что тут первично, что вторично, но после этого, после того как я стал писать стихи, я всю свою музыкальную работу перестроил. Она была полностью как бы свободная, и были все эти ходы по аккордам, и ритмические, и все стало подчиняться тому, чтобы отобразить не только мелодику, но и дыхание текста. Акценты должны быть в тех местах, где в тексте. И при этом должна быть еще музыка, должны быть еще какие-то ходы, и это потребовало нескольких лет, когда у меня стало получаться под стихи сделать музыку, которую можно было бы без скидок для себя… Я могу ее мурлыкать, у меня есть разные индикаторы – сколько дней у меня мурлыкается мелодия. Если один день – это плохая мелодия, если три дня – нормальная. Если неделю – значит, это будут мурлыкать все мои знакомые. Неделя – это очень много.
АГ: А если дольше? Значит, эта песня будет хитом? Хит тут, конечно, не причем, но насколько я знаю, «Эхо Москвы» ротировало песню «Про властную вертикаль». До других радиостанций дело доходило? Или это пока эпизод?
АЛ: Понимаете, я же не хожу на радиостанции, просто на «Эхе Москвы» есть передача про авторскую песню, которую ведет Нателла Болтянская, она меня знает, и время от времени приглашает. Как у меня готов новый альбом, то я звоню и говорю, что он готов, хочу подарить. – «А приходите к нам на прямой эфир!». Так что там это все получается само собой, а в другие места я просто ходов не знаю. Я даже не знаю, есть ли такие станции, где можно эти песни прокрутить.
АГ: Их немного, я думаю.
АЛ: Но вот я еще хотел сказать про «АЗиЮ-плюс». Мне кажется, что «АЗиЯ-плюс» делает ход в правильном и для меня в близком направлении. Они берут хорошие тексты и они пытаются делать хорошую, интересную музыку. Это то, чего очень сильно не хватает авторской песне. Сделать хорошую подачу. Что было в шансоне, например? Хороший состав сидит. Какой-то камерный состав – контрабас, скрипочка, фортепиано, и выходил человек, и пел. Такой поэт-бард – по нашему говоря. То, что делает «АЗиЯ» – это ход в эту сторону, это ход к публике на самом деле. Потому что публика хочет от нас профессиональной подачи. Вот я, например, не могу петь профессионально, голоска нету, и гитарой я недостаточно владею. А если при наличии этой профессиональной подачи, профессиональной аранжировки минимальной, камерной такой, то уже можно что-то говорить о контакте с публикой, более широкой, чем традиционные потребители поэзии. Может быть, надо делать программы более разнообразные и демократичные, чтобы в это втягивать. Не брать только сложные тексты. Но это как бы вопрос тактический
АГ: Вы правильно сказали уже, что и «азияты», и «плюсы» поют песни на стихи хороших поэтов, замечательных, но при этом, как я давно заметил, и мы неоднократно с Колей уже об этом говорили, довольно мало песен на свои стихи. Это плюс или минус? Или это данность?
АЛ: Понимаете, я всегда разделял. Как бы у одного человека есть талант поэтический, у другого – талант придумывать музыку, а есть еще и талант исполнительский. Это вещи разные, они в разной пропорции у каждого. И если он у них в такой пропорции, что больше песен на стихи других поэтов… Ну, что же делать? Невозможно делать по-другому. Потому что если они задают себе высокую поэтическую планку, и сами для себя чувствуют, что собственные тексты не всегда, не во всем удовлетворяют, это их эстетический выбор.
НЯ: Очень хорошая фраза.
АГ: Но все же надо стремиться к совершенству…
НЯ: А кто-нибудь писал на твои тексты?
АЛ: Ну да, были какие-то варианты. С чего началась моя группа? Две девочки, дуэтом выступавшие, они хотели мне показать песенки на мои стихи, которые, как они считали, не стали еще песенками. Но это совсем по-другому, и это был для меня очень интересный опыт, когда я слышал свои стихи, на которые написаны песни, и я слышу совершенно другим ухом, другой поворот. Я, конечно, понимаю, что моя музыка лучше… но это было очень любопытно. А если кто-то исполнит мою песню не так как я – такие варианты тоже были, нечасто, но были, – то это тоже очень любопытно, и так можно.
АГ: Вы сейчас выступали в Питере, а часто ли в вашей практике случались гастроли?
АЛ: Нет, я в отличие от большинства бардов, которые очень активно ездят; они активно ездили на фестивали, их там знают, а мне на этих слетах авторской песни было как-то тягомотно, муторно. Понимаете, человек, который очень много прочел разных стихов, который очень хорошо, слету отличает то, что ему нравится от того, что он считает глубоко неправильным, ошибочным и неграмотным, ему очень трудно выносить эти потоки графоманских текстов и музыки, выносить в реальном времени. В какой-то момент я перестал ездить, в году, наверное, 1985-ом я был последний раз на слете. Я – перестал.
АГ: Это в России. А за пределами этой страны?
АЛ: На Дуговке я выступал, в Израиле. Сейчас – если получится визу получить, собираюсь осенью съездить в Америку, там мне обещали концертиков десять устроить. Мало выступаю. Я понимаю, что поэт должен быть голодным, злым, а у меня есть, к сожалению, работа, которая кормит мою семью, и я не являюсь голодным и злым, и не лезу во все дырки, как все голодные барды. Зато их знают, и приглашают и в Германию, и в Тюмень, и во всякие остальные места.
АГ: Последний вопрос, не имеющий уже отношения непосредственно к авторской песне. Ваши мысли, ощущения по поводу ситуации с культурой в нашем замечательном государстве на сегодняшний день?
АЛ: Грустные у меня ощущения. Я вот не говорил сегодня об этом… Году в 1984-ом я себе сказал, что я больше про эту всю политику, про весь этот физиокритический пафос – я его оставляю, мне он неинтересен, я буду писать не о том, что мне не нравится, и этот негативный пафос я оставил. И про политику как таковую – не писал. Ну, там раз в три, в четыре года, раз в пять лет вылезет какая-нибудь такая штука, которую можно трактовать как политическую… У меня с 2004-го года несколько текстов таких вылезло, пара песен еще очень почему-то злых. Я не хотел этого, честно, это как-то само произошло. От того, что по телевизору, что по радио звучит… хотя некоторые вещи, которые делаются, с чем-то я согласен, с чем-то нет, но почему это так? Видимо, вот потому что так изменился воздух. Очень грустно становится от некоторых вещей. От того, что происходит в культуре, от того, что происходит на эстраде, что происходит с образованием, с газетами. От того, как друзья рассказывают, как их выгоняют из изданий, и какой приходит там урод, и начинает свои идиотские порядки устанавливать, причем при полном благодушии всякого спонсора или кого-то там… «Давайте, из любой газеты, из любого издания сделаем попсовую, гламурную штуку!» – меня это стало очень как-то подспудно напрягать, и поэтому, я думаю, полезли вдруг из правого полушария странные слова такие – типа песни про властную вертикаль. Я думаю, что я здесь выступаю не как лицо, рассуждающее и анализирующее, а как индикатор. Я сам для себя индикатор, я не очень понимаю, но, видимо, что-то неблагополучно, если эти вещи вдруг опять вылезли. Помимо всякого желания. Вот все, что я на эту тему могу сказать.

Беседу с Александром Левиным провели Анатолий Гуницкий и Николай Якимов.
СПб. Галерея «Борей», 21.05.05